Как норманизм пришел на Русь и почему до сих пор он тут

С чего началось все известно:

«Изгнали варяг за море и не дали им дани, и начали сами собой владеть. И не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать между собой. И сказали они себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, подобно тому как другие называются свей [шведы], а иные урмане [норвежцы] и англяне [датчане], а еще другие — готы [жители о. Готланд], — вот так и эти прозывались. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и володеть нами»»…

Некогда, в времена Петербургской империи, из этого краткого сообщения Повести временных лет создали «миф о призвании норманнов», под которыми разумели скандинавских викингов. Эти норманны колонизировали местное славяноязычное население, обучили его кое-какой культуре и организовали государство…

Да, как ни печально, придется вновь вернуться к «норманической» легенде, изрядно всем уже надоевшей. Сколько слов было уже по этому поводу написано нет, все мало… Все еще кому-то кажется, что «земля у нас велика и обильна, а порядка в ней нет» и потому надо непременно призвать себе на голову каких-нибудь варягов, чтобы они покруче «володели» нами.

Разумеется, никаких норманнов-скандинавов в тексте Повести временных лет нет: их там «увидели между строк». Из знаменитого летописного текста можно только понять, что был некий варяжский народ, то есть народ, живший на побережье Балтики, называвшийся Русью, но к тем, кого сегодня называют скандинавами, эти варяги-русь никакого отношения не имели: ясно же сказано, что они были не шведы, не норвежцы и не датчане. Тогда кто?… Прибалтийские славяне, занимавшие в раннем средневековье земли от устья Эльбы до Западного Буга.

Современные источники подтверждают, что южнобалтийские славяне назывались ругами, а также и русами. Дело в том, что в раннем средневековье формирование современных славянских народов еще не завершилось, и разные их группы сохраняли между собой связи и часто носили одинаковые имена: так, собственно «славянское» название сохраняли в качестве племенного жители Приладожья и Приильменья (новгородские словене), верхнего Дуная (Словения), Прикарпатья (Словакия)… То же самое было и с «русским» именем: в раннем средневековье его носили жители современной Южной России, но также и южнобалтийского Поморья (на территории современной Восточной Германии и Польши), и Подунавья (на территории современной Австрии и Венгрии).

Рюрика вызвали из своих

Варяги, русь и славяне — это один и тот же народ, вернее, части единого целого. «Призвание варягов», основавших русское государство, представляло собой движение внутри славянской общности, движение, по сути, завершившее формирование современных славянских этносов.

Современная историческая наука дает основание утверждать, что русская государственность как и культура, экономика сложилась на собственной основе. Данные археологии, лингвистики, этнографии не подтверждают сколь-нибудь заметного влияния Скандинавии на севере России в 8-11 вв. Казалось бы, все ясно. Но кое-кого эта простота и ясность не устраивает, как не устраивала, впрочем, и раньше.

Вкратце необходимо остановиться на предыстории того, что есть норманизм (вкратце, потому что на эту тему написано уже, наверное, тысячи томов). Прежде всего, очень интересно, когда именно он возник; возраст мифа сам по себе может пролить свет на его тайный смысл. Не приходится сомневаться, что древнерусская летописная традиция «норманизма» не знала.

Этот факт тщательно замалчивается сторонниками сей «теории» , но уж очень сильно он выпирает: шила-то в мешке не утаишь. Кроме сомнительного единственного места в летописи о призвании «Рюрика на княжение, ничего больше нет! Нет в русских летописях никаких упоминаний о связях со скандинавскими династиями, как ни ищи, есть только свидетельства пребывания в Киеве скандинавов-наемников, и то только во времена Владимира и Ярослава Мудрого. Точно то же относится и к противоположной стороне: глубокое молчание о «варягах-руси» хранят скандинавские саги, исторические хроники. Правда, есть упоминания о скандинавских воинах на службе в Киеве в период правления Владимира и Ярослава — в подтверждение сообщений русских летописей.

Сигизмунд Герберштейн о московии

В каком состоянии находился вопрос о призвании варягов еще в середине 16 в., хорошо видно из знаменитого произведения австрийского дипломата Сигизмунда Герберштейна «Записки о московитских делах«, фактически первом взгляде на Россию «с того берега».

Общее название всех северо-западных славян, обитавших от Эльбы до Западной Двины, было, как известно, венды (венеды, вандалы). С. Гер-берштейн писал в 1545 г.:

«…по-видимому, славнейший некогда город и область вандалов, Вагрия, была погранична с Любеком и Голштинским герцогством, и то море, которое называется Балтийским, получило, по мнению некоторых, название от этой Вагрии… и доселе еще удерживает у русских свое название, именуясь Варецкое море, т. е. Варяжское море; сверх того, вандалы в то же время были могущественны, употребляли, наконец, русский язык (!!!) и имели русские обычаи и религию. На основании всего этого мне представляется, что русские вызвали своих князей скорее из вагрийцев, или варягов, чем вручили власть иностранцам, разнящимся с ними верою, обычаями и языком»(2).

Герберштейн, излагая общепринятое для своего времени мнение, ни на минуту не сомневался, что русская династия имела западнославянское, вендское происхождение. То же самое писали и другие европейские историки 16-17 вв.: поляк Стрыйковский, француз Дюре… «Норманическая» теория даже не упоминалась: ее тогда просто не существовало.

Почему то, что еще в 16 в. не вызывало ни у кого сомнений, стало вдруг предметом ожесточенных споров?

Ответ напрашивается сам собой: в царствование Ивана Грозного новая Россия впервые столкнулась лицом к лицу с военной мощью Запада. В период Ливонской войны Россия попыталась вернуть себе территории, ненароком прихваченные милыми соседями в тяжелые годы татаро-монгольского ига. Это встретило, разумеется, полное «непонимание»: Запад продолжал наращивать экспансию.

Дранг нах остен шел полным ходом. Итак, очевиден временной рубеж: Ливонская война. Еще тогда, в период «обострения отношений» между Иваном Грозным и Юханом Третьим Шведским произошла «дипломатическая полемика», и впервые властные структуры Запада попытались применить оружие идеологической войны: шведский король, пытаясь доказать неполноценность русской государственности, усиленно налегал на важную роль, которую, по его мнению, в Киевский Руси играла скандинавская дружина.

Речь шла именно о дружине, о норманнах-наемниках на службе у Ярослава Мудрого; об этом шведский король мог знать из изсторических источников собственной страны, которые, как можно убедиться, память о тех далеких временах сохранили. Но никаких упоминаний о Рюрике и «признании варягов» в полемике между Юханом и Иваном Грозным еще не было… Претензиям Юхана Иван Грозный дал решительный отпор, холодно заметив, что эти варяги самостоятельной политической роли не играли, а их отношения с русскими властями строились на обычном наемничестве: шведы «коли его [русского князя] слушали, ино то его были»(4).

Однако уже через несколько десятилетий все изменилось. В России настало Смутное время эпоха гражданской войны и интервенции; шведам удалось даже на время захватить Новгород. И вот уже в 1613 г. некто Ю. Видекинд в записке, подготовленной к русско-шведским переговорам, обосновывает законность территориальных притязаний своей страны тем, что у новгородцев, дескать , некогда был князь родом из Швеции по имени Рюрик(5). Видимо, 1613 г. и является датой рождения норманизма.

Когда выяснили, а где родился норманизм и зачем?

Можно указать не только время, но и место рождения: недра шведского МИДа той эпохи. Мотивы создания «новой теории» тоже вполне понятны: «Кемский волост!… О, ja, ja, Кемский волост!» При царе Иване Васильевиче иностранные послы, подбираясь к вожделенной Кемской волости и прочим местам, еще не дерзали измышлять о скандинавском происхождении его прямого предка: можно было, что называется, нарваться. Но вот в России настала Смута, пала древняя династия; страна ослабла и не могла уже противиться наглому давлению. И тогда на белый свет полезли варяги-норманны.

Из всего этого ясно одно: норманнская теория с самого момента своего рождения уж с наукой-то точно не имела ничего общего. Какая уж тут наука, когда «Кемский волост».., Ну, и что же дальше? Дальше известно что: 18-й век, «радикальные реформы» Петра Алексеевича, строительство города Санкт-Петербурга, Академия де Сиянс, стрижка бород…

Дела Петра I

Напомним вкратце, как развивались события: царь Петр, пришедший к власти в результате переворота, набирает «команду реформаторов» из лиц неопределенной национальности, переносит столицу и называет ее по-немецки. Социально-политические, культурные и экономические реформы проводятся, естественно, по германскому или голландскому образцу.

В результате «реформ»:

• население России сокращается на одну пятую,
• против патриотических сил развертывается террор,
• на Дону погибает каждый третий казак.
• большая часть населения обращается в рабство — не в крепостную зависимость, которая была на Руси только до Петра, но в настоящее, классическое рабство наподобие античного или амери-канско-плантаторского, с правом купли-продажи отдельного человека.

Наплыв авантюристов в элиту общества, попавших и в саму императорскую семью (например, вторая жена Петра бывшая проститутка… что, не правда?) вызывает неизбежный разрыв семейных связей и конец династии Романовых .

Видимо, следует напомнить, как проходили «радикальные реформы»:

Ну, это нам знакомо. Но, может быть, такими средствами удалось достичь подъема экономики?

«…Предметом вывоза из русских портов были, конечно, преимущественно сырьевые продукты… с 17 в. стали особенно ценить на Западе русский строевой лес, смолу, деготь, тогда же пошли усиленно на вывоз продукты скотоводства кожа, сало, щетина, шерсть; со времен Петра за границу пошли продукты горного промысла, по преимуществу железо и медь…»

Вот зачем «реорганизовали» промышленность. А что творилось с сельским хозяйством?

«…В записке, составленной уже после смерти Петра для нового правительства, генерал-прокурор Ягужинский говорил, что «…В такое неурожайное время крестьяне не токмо лошадей и скот, но и семенной хлеб распродавать принуждены, а сами терпят голод и большая часть может быть таких, что к пропитанию своему впредь никакой надежды не имеют и великое уже число является умерших ни от чего иного, токмо от голоду»… В 1718 г. Петру пришлось сознаться, что, несмотря на все его меры, число нищих умножилось; он отвечает на это драконовскими указами: нищих, схваченных на улицах, приказывается бить нещадно батожъем… Кто не слушался указа и подавал милостыню бродячим нищим, тех хватали и брали с них штрафы».

Ну хорошо, все это, конечно, выглядит не очень красиво, но такова цена, которую следовало заплатить за европейскую культуру, которой нам не хватало! Кто же нам принес «новое слово»?

«Как реформатор, отдавший жизнь делу обновления отечества, [Петр] не любил духовенство, в массе которого находил наибольшее число противников того, что ему самому было всего святее и ближе… Правой рукой Петра в организации духовной коллегии был… некто Феофан Прокопович. К этому времени Феофан был уже вполне сложившимся человеком… Из Киева, где он кончил академию, Феофан, в миру Елеазар, попал в Польшу, здесь стал униатом, признал папу главой церкви, и стал звать себя Елисеем. Из Польши, в качестве униата, Феофан-Елисей очутился в Риме в коллегии св. Афанасия, учрежденной папою Григорием Седьмым… Начальник коллегии, иезуит, оценил и полюбил Елисея и звал его в свой орден. Но [может быть, «и»?] Елисей, пробыв три года в Риме, в 1702 г. вернулся в Россию…»

Эти люди делали «культурную революцию»…

Да, печально, но все это «трудности переходного периода». Ведь все прошло, положение в конце концов стабилизировалось. А вот и основной результат радикальных реформ по «западному» образцу:

«По Уложению [Алексея Михайловича] помещик не имел права оторвать свободного по закону крестьянина, обязанного жить на его земле, от земли… Уложение, прикрепляя крестьянина к земле, хочет только закрепить за землевладельцем рабочие руки и вовсе не имеет в виду отдать крестьянина в полное распоряжение помещика… в [петровском] указе 7 апреля 1690 г. [уже] читаем такое выражение:

«Всякий помещик и вотчинник в поместьях своих и в вотчинах и во крестьянах поступаться и сдать, и променять их волен»… помещики, и без того путавшие в своем обращении крестьян с холопами, теперь еще больше привыкают обращаться с крестьянами, как с холопами. Злоупотребление помещичьей властью усиливается все более: особенно возрастает торговля людьми. Она принимает такие размеры, что даже Петр чувствует себя бессильным искоренить куплю-продажу людей. Осуждая в одном указе 1721 года продажу крестьян, «кто похочет купить, как скотов», Петр сомневается в возможности прекратить ее, но, предписывая «оную продажу людям пресечь», оговаривается, что «ежели невозможно того вовсе пресечь, то хотя бы, по нужде, продавали целыми фамилиями, или семьями, а не врознь, чего на всем свете не делается»(6).

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… вот тебе и славный «Петербург Петра и Екатерины»… Если это не рабовладельческий строй, то тогда, простите, что это такое? Неужели будем продолжать верить мифу, будто рабовладение было только давным-давно, во времена Римской империи , а потом, дескать, этот способ эксплуатации себя экономически изжил, и наступил «прогрессивный» феодализм? Да рабовладение никогда само себя не изживет, просто потому, что это наиболее простой, удобный и эффективный способ эксплуатации по отношению к другой этно-политической системе. Паразитическая верхушка иноэтнического происхождения будет спокойно себе «рабовладеть», пока это позволяет терпение подданных!

Про великие империи кучки паразитов

Известно одно североамериканское племя, не достигшее даже уровня производящего хозяйства, имевшее самых настоящих рабов, причем число их приближалось к 30% населения, как в «лучшие» времена Римской империи. Сама знаменитая империя, классический образчик рабовладения, представляла собой «пирамиду», верхушку которой составляла элита, происходившая от маленького народца, захватившего на определенное время власть над всем средиземноморским миром.

А рабовладение в Ассирии, высосавшей кровь из всей Передней Азии, а чудовищная по размерам и по масштабу преступлений рабовладельческая империя «татаро-монголов», а плантаторское «афроамериканское» хозяйство эпохи «первоначального накопления», а крепостное право Петербургской империи, а Третий Рейх, наконец… никто из паразитов за последние 3 тысячи лет, как видно, не утруждал себя изобретением новых способов эксплуатации: рабство оно и есть рабство, так-то оно надежнее. Пора, наконец, уразуметь, что имеются всего два способа организации общества: свободный, основанный на иерархическом структурировании живой этнополитической системы, и рабовладельческий, основанный на эксплуатации такой системы отбросами общества, внесистемными паразитами.

Пару слов в защиту лично Петра I

Отрицательная оценка последствий петровских реформ не должна ни в коем случае переходить на деятельность самого Петра, как бы это не казалось парадоксальным. Петровские «реформы» вовсе не были прихотью одного человека: они с необходимостью вытекали из ситуации, сложившейся в отношении России и Западной Европы в 17 в. Находившаяся в состоянии бурного роста и экспансии Западная цивилизация в самом деле была сильнее России, едва успевшей выбраться из под обломков «татаро-монгольского ига»… Выбирать особо не приходилось!

Петр Первый в своей деятельности руководствовался патриотическими соображениями и действительно, сделал все, что мог: если бы он не подчинился частично Западу, не включил в русскую элиту «прозападные» элементы, то Россия могла бы потерять независимость полностью, как это случилось впоследствии с Польшей. В результате петровских реформ Россия превратилась в зависимую страну, но частичное сохранение национальной элиты и национальных государственных институтов оставляло возможность для возрождения. Эта возможность впоследствии была использована. «Точкой перегиба» была Отечественная война 1812 года, когда Запад, после «артподготовки» — культурной экспансии — открыто попытался завоевать Россию. Как известно, не удалось; после Отечественной войны началось подлинное национальное возрождение России, сопровождавшееся небывалым духовным подъемом.

Чем же были на самом деле петровские реформы? Попыткой «привить цивилизацию» варварскому, отсталому народу, как говорят «западники», или злодейской диверсией против национальных основ, как говорят «славянофилы»? Ни тем, ни другим! Петровские реформы — это хорошая «игра в мизерах», или искусство выжить в совершенно невыносимой обстановке.

В этом смысле позиция Петра по отношению к Западу полностью аналогична позиции Александра Невского по отношению к Востоку… Политику Александра, вынужденного уступить часть суверенитета Золотой Орде, некоторые историки склонны рассматривать как стремление к некоему единству, «симбиозу»… В таком случае, политика Петра — тоже «симбиоз», да еще какой! Из серии «не до жиру, быть бы живу»… Величие обоих политических деятелей, сумевших спасти в тяжелейших условиях независимость России пусть путем компромисса — несомненно, но следует отличать все же подъем от глубокого упадка, и не создавать сказок о сказочном «Петербурге Екатерины» и о «браке по любви» Руси с Золотой Ордой…

Как норманны рвались захватить всю Русь

Вернемся к нашему недавнему рабовладельческому прошлому. С 1761 г., начиная с Петра Голынтейн-Готторпского и Екатерины Ангальт-Цербстской власть уже вполне открыто переходит в руки немецкой династии и наконец, стабилизируется на полтора столетия. При Екатерине рабовладение укрепилось и охватило до 50% населения России; всем хорошо известны «вознаграждения» живыми подарками, по нескольку тысяч человек в каждом, фаворитов любвеобильной императрицы (так и хочется сказать: «Екатерина, ты была не права!»).

Апогея (или, может быть, апофигея) петербургская империя достигает в правление Николая Первого (1825-1856 гг.), правительство которого представляли исключительно «лица немецкой национальности»:

• органы госбезопасности — Бенкендорф, Дубельт;
• министр иностранных дел Нессельроде;
• финансов Канкрин;
• фактический руководитель госсектора в экономике — министр путей сообщения Клейнмихель.

Как видим, русские на ключевые посты не допускались, их держали только для представительства… В 1856-1861 гг. начался национальный подъем, с которым так или иначе вынуждено было считаться и правительство, однако «консенсуса» не получилось, и в 1917 г. династия «норманнов» вместе с поддержавшей ее частью элиты была уничтожена. В 1941 г. Германия попыталась вернуть Россию и другие славянские страны в сферу влияния своей цивилизации, но, как известно, не удалось.

Так, спрашивается, были «норманны» или нет? Конечно, были, причем совсем недавно, а норманизм до сих пор вписан в учебники как истина. Во времена петровских реформ потребовалось подвести идеологическое обоснование, для чего и были выписаны в Россию крупные ученые с Запада; выполняя социальный заказ, они и создали «легенду о призвании варягов». В российскую историческую науку на белом коне въехала тевтонская троица: Байер, Миллер и Шлецер. Эта троица безапелляционно утвердила норманизм во всей его красе. Член «Академии-де-Сиянс» первого призыва, Г. С. Байер уже в 1730-е гг., в бироновскую эпоху, состряпал вполне удобоваримое норманическое блюдо. Особой полемики не было: доказательства «нового слова в науке» были основаны на довольно-таки весомом аргументе — на тайной канцелярии с ее отработанной методикой в борьбе с инакомыслием.

Норманизму возрожали, но не многие

Первый отпор норманизм получил только после свержения галантного «курляндского герцога» (Бирона) с российского престола. В 1749 г. еще один представитель «Академии-де-Сиянс», Г. Ф. Миллер произнес речь «О происхождении и имени народа Российского» (можно себе представить, что он высказал о происхождении и имени народа Российского!), вызвавшую немедленный отклик М. В. Ломоносова: «Сие так чудно, что если бы г. Миллер умел изобразить живым стилем, то бы он россиян сделал толь бедным народом, каким еще ни один и самый подлый народ ни от какого писателя не представлен». С живым стилем у норманистов всегда было плоховато, тем более что первые из них вряд ли хорошо говорили по русски…

Выступление Ломоносова оказалось «гласом вопиющего в пустыне». В те времена считалось неприличным сомневаться, что вся «руссиш культуриш» была заимствована с Запада, что основы государства Российского заложены скандинавами с их «нордической» породой и явно выраженной «волей к власти». Основатели династии Рюрик, Олег и другие, разумеется, могли быть только норманнами; их имена могли трактоваться только как скандинавские. Напрасно возражал Ломоносов, что «на скандинавском языке не имеют сии имена никакого знаменования»7; напрасно выдающийся историк В. Н. Татищев, основываясь на подлинных документах — русских летописях (в том числе позднее утраченной Иоакимо-вой), пытался вести спор на научном уровне… Какой там научный спор! Тут призом была уже не «Кемская волость», а вся Россия…

К концу 18-го столетия норманизм мог торжествовать «полную и безоговорочную» победу. Не было уже в государственной элите людей, подобных Ломоносову и Татищеву. Официальный историограф петербургской династии Н. М. Карамзин мог себе позволить разве что упомянуть о том, что имеется и альтернативный взгляд на проблему происхождения русского государства, но отклониться от господствующей «теории» это уж ни-ни. Дошло до того, что норманическая легенда вошла в сознание даже лучших представителей русской интеллигенции той эпохи, правда, не со знаком «+», как в официальных кругах, а со знаком «-«; в их глазах «призвание варягов» в 9 в. казалось точной копией происходившего в 18 в. унижения России.

Момент прозрения можно определить довольно точно. В 1793 году А. Н. Радищев написал знаменитое: Я взглянул окрест, и душа моя страданиями человеческими уязвлена стала. «Чудище обло, озорно, стозевно и лаяй» нависло над Россией. Но увидеть и осознать — это уже значит отчасти «преодолеть».

Почти одновременно с выходом книги Радищева происходит переосмысление легенды о «призвания варягов» — в известной пьесе Я. Б. Княжнина «Вадим Новгородский» (1789 г.). Используя краткое сообщение Никоновской летописи о неком Вадиме, поднявшим восстание против Рюрика и убитым им («Того же лета оскорбишася Новгородцы, глаголюще: «яко быти нам рабом, и много зла всячески пострадати от Рюрика и от рода его». Того же лета уби Рюрик Вадима храброго, и иных многих избы Новгородцев, советников его»), Княжнин создал образ русского патриота, гибнущего в неравной борьбе с вражьими силами «варягов», захвативших власть на Руси и уничтоживших древнюю свободу.

Вскоре после того, как «Вадим» стал известен в обществе, Княжнин умер при загадочных обстоятельствах. Какого мнения были современники о судьбе писателя, можно получить представление из краткого замечания А. С. Пушкина «Княжнин умер под розгами»(8). Известный историк той же эпохи, Д. Н. Бантыш-Каменский сообщал, что Княжнин был допрашивая Шешковским, начальником Тайной экспедиции, впал в жестокую болезнь и умер в начале 1791 года. Методы работы «тайной экспедиции» были хорошо известны…(9). Несгораемая рукопись «Вадима» в 1791 г. была конфискована и сожжена.

Однако репрессии не помогали. Такое же негативное отношение к «норманической» легенде сохранялось и позже. «Вадим Храбрый» стал излюбленной темой поэтов; над ней работали Жуковский, Рылеев, Пушкин, Лермонтов… Вот как выглядит «призвание варягов» в поэме М. Ю. Лермонтова «Последний сын вольности»:

…»Ах, вы люди новгородские!
Между вас змея-раздор шипит.
Призовите князя чуждого,
Чтоб владел он краем родины!» —
Так сказал и умер Гостомысл.

Кривичи, славяне, весь и чудь
Шлют послов за море синее,
Чтобы звать князей варяжских стран.
«Край наш славен — но порядка нет!» —
Говорят послы князьям чужим.

Рурик, Трувор и Синае клялись
Не вести дружины за собой;
Но с зарей блеснуло множество
Острых копий, белых парусов
Сквозь синеющий туман морской!..

Обманулись вы, сыны славян!
Чей белеет стан под городом?
Завтра, завтра дерзостный варяг
Будет князем Новагорода,
Завтра будете рабами вы!.
……………………………………………..
Увы! Пред властию чужой
Склонилась гордая страна,
И песня вольности святой Уже забвенью предана.
Свершилось! Дерзостный варяг
Богов славянских победил;
Один неосторожный шаг
Свободный край поработил!
Но есть поныне горсть людей,
В дичи лесов, в дичи степей;
Они, увидев падший гром,
Не перестали помышлять
В изгнанье дальнем и глухом,
Как вольность пробудить опять;
Отчизны верные сыны
Еще надеждою полны…

Обнаженный трагизм этой поэмы (одинокий герой погибает, ничем не прикрытое зло торжествует безраздельно) — своего рода показатель момента максимального господства норманизма и в жизни, и в идеологии николаевской империи. И одновременно — духовный рывок, преодоление, начало нового подъема…

Поэма Лермонтова осталась неизвестной современникам, но отношение к правящим «норманнам» великий поэт сумел выразить в другом произведении, получившим, что называется, широкую огласку с момента написания:

А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
[это об «аристократии», основанной «птенцами гнезда петрова» и их постельной обслугой] Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
[а это уже о настоящей русской аристократии, о Волконских, Оболенских, Одоевских…] Бы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
[ну, это понятно о Бенкендорфах, Дубельтах, Нессельроде, и конечно, о самих голштинско-цербстских псевдоромановых] Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда — все молчи!..
Но есть и Божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет.
Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И ВЫ НЕ СМОЕТЕ ВСЕЙ ВАШЕЙ ЧЕРНОЙ КРОВЬЮ…
……………………………………………………………………………………

Конечно, ЭТИ, которые с черной кровью, все прекрасно поняли, и подписали юному поэту смертный приговор. Но Боже, какое наслаждение бросить в лицо властвующей мрази это страшное пророчество, тем более и это все тогда почувствовали! пророчество правдивое…(10)

Классики золотого века

Между тем времена менялись. Трагический момент отчаяния, когда власть «норманнов» казалась всемогущей («чудище обло, озорно, стозевно и лаяй…»), отошел в прошлое. Начался подъем русского национального самосознания, золотой век русской культуры. Пришла пора усомниться в правоте «легенды о призвании».

Нетрудно заметить, что в конце 18 — первой половине 19 в. норманизм встретил противников в лице только русских поэтов и писателей, тех, которых мы теперь называем «классики золотого века». Историки-профессионалы молчали или занимались схоластической свистопляской. Почему — вполне понятно: историческая наука слишком сильно связана с политической конъюнктурой и гораздо легче поддается контролю, чем свободное слово поэта. Однако уже в 1860-е гг. ситуация изменилась: появились первые научные труды, рассматривающие историю средневековой Руси без предвзятостей.

Следует, справедливости ради, отметить, что далеко не все «птенцы гнезда петрова», «лица немецкой национальности» из Де-Сиянс Академии были норманистами. Конечно, за это выплачивались немалые деньги, но бывают все же и такие историки, которым, несмотря на «приличное вознаграждение» противно повторять заведомую чушь. Подъем, охвативший русское общество в период Отечественной войны 1812 г. (следует вспомнить, что в этой войне Германия и Россия были союзниками), привел к появлению работы Г. Эверса (1814 г.), подвергнувшего норманизм разгромной критике.

Ослабление норманизма после атаки 1812 года

С истинно немецкой пунктуальностью Эверс не оставил от создания Байера-Миллера-Шлецера камня на камне. Однако в его версии киевские князья происходили от хазар. Почему от хазар? Ну, видимо, в начале 19 в. было довольно трудно себе представить, что в России когда-то правила национальная элита действительность-то была совсем другой.

Фактически немец Эверс, сам того не подозревая, стал основателем «евразийства»! Работа Эверса, несмотря на ее хазарофилию, была все же первым серьезным критическим разбором норманизма. В дальнейшем это «раннеевразийское» направление разрабатывалось Д. Иловайским (1876 г.), выдвинувшим теорию происхождения русской элиты… от гуннов и булгар.

Забавно выглядит уже сам «разброс» мнений по поводу того, кем же по национальности были загадочные варяги, основавшие русское государство. Норманисты, разумеется, упирали на то, что это были скандинавы, хотя какие именно -тут уже никакого согласия не было; высказывались аргументы в пользу шведов, датчан, норвежцев… Татищев, пытаясь найти компромисс, выдвинул версию финнского происхождения варягов. Эверс предложил искать хазарский или венгерский след; Иловайский гуннский или болгарский.

Костомаров, в поисках альтернативы норманизму предложил гипотезу литовского происхождения варягов, Шахматов — даже кельтского! Куда дальше? Буквально все соседи и даже не-соседи Руси были «перепробованы» на роль варягов… Пока не дошло, наконец, что самое простое и единственно возможное объяснение, это — теория славянского происхождения варягов-руси.

Варяги — славяне

Возрождение «славянской» концепции происхождения русского государства произошло в 1830 — 1840-е гг. Это была эпоха Лермонтова и Гоголя, Белинского, Герцена и «славянофилов»… Главное слово было сказано: летописные «варяги» — это жители юго-западной Балтики, славяне!¹² Тогда же началось, наконец, издание первоисточников русских летописей, которые оставались до той поры «тайной за семью печатями»…

Не останавливаясь подробно на перепитиях спора «норманизма» и «антинорманизма», следует отметить выдающийся вклад в прояснении исторической истины, внесенный С. А. Гедеоновым¹³. В его работе была, наконец, восстановлена концепция, принятая в русской национальной историографии еще со времен «позднейших летописей»: происхождение династии Рюрика связано с землями балтийских славян.

Следует вспомнить «исторический фон» в момент появления работ Гедеонова: 1860 — 1870-е гг. были временем подъема экономики, науки, культуры (это были «годы Толстого и Достоевского»), как следствие нарастало народническое движение (истинно национальные революции всегда бывают на подъеме, а не на спаде); казалось, чужеродное тело «норманизированной» элиты вот-вот’ будет исторгнуто. Однако оказалось, что сделать последнее усилие не так просто и требуется еще большая искупительная жертва…

Новое время

После революции многое изменилось, в том числе и в отношении к «варяжской» теории, однако решительному пересмотру на государственном уровне она подверглась только в годы борьбы с фашизмом. Поражение реальных «норманнов» привело и к поражению норманизма как идеологии.

Кстати, об этой идеологии… Вот как она выглядела еще 1 июня 1941 года: «…Меньше слов и дебатов. Главное — действовать. Русскому импонирует только действие, ибо он по своей натуре женствен и сентиментален. «Наша страна велика и обильна, а порядка в ней нет, приходите и владейте нами». Это изречение появилось уже в самом начале образования русского государства, когда русские звали норманнов приходить и управлять ими.

Эта установка красной нитью проходит через все периоды истории русского государства: господство монголов, господство поляков и литовцев, самодержавие царей и господство немцев, вплоть до Ленина и Сталина. Русские всегда хотят быть массой, которой управляют. Так они воспримут и приход немцев, ибо этот приход отвечает их желанию: «приходите и владейте нами»…»¹⁴. Цитированный документ представляет собой официальную инструкцию Третьего Рейха, так называемые «двенадцать заповедей поведения немцев на Востоке и их обращения с русскими».

Норманизм и его тайная доктрина

Да, лучше действительно не скажешь. Вот она, «тайная доктрина» норманизма во всей ее прелести и полноте. Главное, отровенно, без лицемерия. И в самую точку, прямо в яблочко! Ясно же сказано, что Россия это женская, «иньская» сущность… Требует силового воздействия извне… Об этом идет речь, а не о каких-то там исторических событиях, династиях и проч. Да, современные норманисты не любят, чтобы им тыкали в нос такими «коллегами», как автор этого текста (кто он был оберштурмбаннфюрер? штандартенфюрер? обергруппенфюрер? вюрстшнапскригсфюрер?), «творивший» в недрах какой-нибудь рейхсканцелярии…

В 1945 году казалось, что норманизм, наконец, похоронен; жаль, что забыли вбить в могилу этой «теории» осиновый кол. И вот в 1960 — 1970-е годы, в эпоху «застоя» и всеобщей расслабухи, упырь вновь вылез на белый свет…

На сем «норманическую» предысторию можно завершить; начинается современная эпоха. В заключение следует сказать, что, кроме как у нас, в России, никакого спора норманизма и антинорманизма нигде нет. Со времен Байера, Миллера и Шлецера, все научные работы по истории России «на том берегу» написаны исключительно с позиций норманизма; в том же духе составлены и школьные учебники. На тему «призвания варягов» пишется множество исследований, на которые тратятся немалые деньги (видимо, из неиссякаемого источника соответствующих военных ведомств).

Впрочем, ничего нового по сравнению со Шлецером… etc. бесконечные западные норманисты не внесли; их работы представляют собой просто повторение одних и тех же затасканных аргументов, варьируется только наукообразный «наполнитель» (по принципу: капля камень точит). Конечно, так откровенно, как во времена третьего рейха, уже никто не высказывается, но, читая опусы подобного рода, следует помнить, какого рода «тайная доктрина» скрывается за ними.

---

¹ Р. П. Дмитриева. Сказание о князьях Владимирских. М.-Л., 1955, стр. 162.
² Сигизмунд Герберштейн. Записки о московитских делах. В сб.; Россия 15-17 вв. глазами иностранцев. Л.: Лениздат, 1986, стр. 37.
³ Н. М. Карамзин. История государства Российского, т. 1. Калуга: Золотая аллея, 1993, стр. 36.
⁴ Послания Ивана Грозного. М.-Л., 1951, стр. 153.
⁵ См. Д. А. Авдусин. Современный антинорманизм. Вопросы истории, 1988, № 7, стр. 24.
⁶ С. Князьков. Из прошлого русской земли. Время Петра Великого. М, Планета, 1991 — репринт 1909 г. стр. 304-306, 321, 369-370, 402-404, 476, 481-482, 488. Эти цитаты взяты из репринтного издания пособия для гимназистов образца 1909 г.
⁷ М. В. Ломоносов, Полное собрание сочинений, т. 6, М.-Л., 1952, стр. 30-31.
⁸ А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений: в 10-и т. М., 1958, т. 8, стр. 129.
⁹ Русская драматургия 18 века. М., Современник, 1987, прим. на стр. 511.
¹⁰ Кстати о Лермонтове. Современникам великий поэт запомнился таким: «…До глубокой осени оставались войска в Чечне, изо дня в день сражаясь с чеченцами, но нигде не было такого жаркого боя, как 27 октября 1840 года. В Автуринских лесах войскам пришлось проходить по узкой лесной тропе под адским перекрестным огнем неприятеля; пули летели со всех сторон, потери наши росли с каждым шагом, и порядок невольно расстраивался. Последний арьергардный батальон, при котором находились орудия Мамацева, слишком поспешно вышел из леса, и артиллерия осталась без прикрытия. Чеченцы разом изрубили боковую цепь и кинулись на пушки. В этот миг Мамацев увидел возле себя Лермонтова, который точно из земли вырос с своею командой. И как он был хорош в красной шелковой рубашке с косым, расстегнутым воротом; рука сжимала рукоять кинжала. И он, и его охотники, как тигры, сторожили момент, чтобы кинуться на горцев, если б они добрались до орудий…» [из воспоминаний артиллерийского офицера К. X. Мамацева, в сб. «М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников», М., Художественная литература, 1972].
¹¹ Н. А. Добролюбов. Наука и свистопляска. В сб.: Свисток. М., Наука, 1982, стр. 95.
¹² Ю. Венелин. Скандинавомания и ее поклонники, или столетие изыскания о варягах. М, 1842, стр. 111.
¹³ С. А. Гедеонов. Отрывки из исследований о варяжском вопросе. Спб, 1862; С. А. Гедеонов. Варяги и Русь, ч. 1-2, Спб., 1876.
¹⁴ Преступные цели — преступные средства. Документы об оккупационной политике фашистской Германии на территории СССР (1941-1945 гг.), стр. 33.

Автор: Васильева Н.И. «Русь и варяги»