Лев Толстой — о заповедях

Бог есть любовь
I посл. Иоанна IV, 16.Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас.
I посл. Иоанна IV, 12.
Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душой твоей, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки.
Мтф. XXII, 36—40.

I. Учение Евангелия содержит простую веру, а именно, веру в Бога и почитание Его, или, что то же самое, послушание Его закону. Весь же закон Его только в одном: любить ближнего. Спиноза. Христианская вера — вся в любви. Все мы знаем это. И знаем не только потому, что это написано в книге Евангелии, но потому, что это написано в душах наших. Скажи о любви какому хочешь человеку: русскому, немцу, китайцу, японцу, индусу, скажи это вору, разбойнику, палачу, нет того человека, который бы не согласился с тем, что лучше жить людям по любви, чем так, как они живут теперь. И мало того, что каждый знает, что лучше жить по любви, чем во вражде и ненависти, каждый знает и то, что можно так жить. Отчего же мы, христиане, не говорю уже про людей других вер, а мы, те самые христиане, которые, как все другие люди, знаем что хорошо и можно жить по любви, кроме того знаем это по Евангелию, а Евангелие мы считаем священной книгой, — отчего же мы, христиане, живем не по любви, а во вражде и ненависти? Отчего это? А оттого, что и в Евангелии и в душах наших дана нам одна единственная вера, вера в любовь, и одна единственная заповедь, заповедь любви, мы же, кроме веры в любовь, верим еще во многое другое и, кроме заповеди любви, считаем божескими заповедями еще много других заповедей, и потому в жизни своей следуем больше этим другим заповедям, а не той заповеди любви, которая дана нам в нашем сердце и в христианском учении.

II. С того часа, как первые члены соборов сказали: «Изволися нам и Святому Духу», т.е. вознесли внешний авторитет выше внутреннего, признали результат жалких человеческих рассуждений на соборах важнее и святее того единого и истинно святого, что есть в человеке: его разума и совести, с того часа началась та ложь, убаюкивающая души людей, которая погубила миллионы человеческих существ и продолжает до сей поры свое ужасное дело. Большинству людей мы оказываем слишком много чести, когда говорим про них, что они исповедуют ту или иную религию. Ибо они не знают и не ищут никакой религии, уставная церковная вера — вот все, что они подразумевают под этим словом. И так называемые религиозные войны, которые так часто потрясали мир и заливали его кровью, никогда не были ничем иным, как только препирательствами из-за церковной веры, и угнетенный жаловался, в сущности, не на то, что ему препятствовали принадлежать к его религии, ибо этого не может сделать никакая внешняя сила, а на то, что ему не позволяли следовать публично его церковной вере. Кант Хозяин показал рабочим работу и велел делать одну ее и обещал им за это добрую жизнь. Нашлись же между рабочими такие люди, что вздумали устроить себе добрую жизнь не одной работой, а тем, чтобы угодить хозяину и другими делами. И придумали эти люди много разных дел для угождения хозяину и стали делать эти дела, а показанное хозяином дело делали только когда вздумается, а то и вовсе не делали. Мало того, случилось еще и то, что нашлись и такие рабочие, которые, рассудив то, что хозяину не могут быть нужны все те пустые дела, которыми их учили угождать хозяину, усумнились в том, чтобы хозяину могло быть что-нибудь нужно от рабочих, и перестали делать и ту работу, которую велел хозяин. Нашлись и такие, что прямо решили, что нет никакого хозяина, и что можно жить и работать только для себя. И стала жизнь таких рабочих дурная, плохая. Вот это самое случилось и с людьми установившими, кроме веры в любовь, разные веры, которые они назвали божесткими: веру в Троицу, в божественность Христа, в искупление им грехов людей, в Божью матерь, в святых, чудотворцев и во многое другое, и разные заповеди, которые они тоже назвали божескими: заповеди о крещении, исповеди, причащении, браке, посещении церкви, соблюдении постов и многие другие, которыми они думают устроить себе добрую жизнь и угодить Богу. И случилось с людьми, установившими и признавшими эти веры и заповеди, то, что большинство таких людей только говорит, что верит в все эти многие веры и заповеди, в душе же не верит в них и наравне с ними не верит и в затерянную между ними заповедь любви, а из заповедей исполняют только те, какие полегче и за которые люди одобряют. Заповедь же любви признают на словах, на деле же и на каждом шагу делают дела, прямо противные ей: вместо того, чтобы по любви делиться друг с другом, одни, богатые, живут в роскоши среди голодных, измученных трудом бедных, бедные же ненавидят богатых и стараются делать им худое. Вместо того, чтобы любить и прощать братьев, люди мучают друг дружку, разоряют, ссылают, запирают, казнят, убивают сотнями и тысячами друг друга на войнах. Но мало того. Случилось то, что многие хорошие и умные люди, воспитавшись на том, что Богу можно угодить передаваемыми людьми друг от друга разными верами и заповедями, входя в разум, видят, что все это одни человеческие выдумки, перестают верить во все церковные веры и заповеди, а вместе с ними и в заповедь любви. Находятся еще и такие люди, и с каждым годом все больше и больше находится таких, которые не верят не только ни в какие божеские заповеди, но не верят и в самого Бога. Так что в наше время все больше и больше становится людей, которые ни во что не верят и не думают о том, и не знают зачем они явились на свет Божий и что им в нем делать. А живут, пока не умрут, и делают то, что хочется и взбредет в голову. От этого-то и плоха так жизнь людей нашего мира и с каждым годом, месяцем и днем становится все хуже и хуже. А плохая жизнь оттого, что живут люди противно той одной заповеди, какая записана не в одном Евангелии, а и во всех учениях всех мудрецов мира: и у Индусов, и у Китайцев, и у Египтян, и у Магометан, и др., но и в душах всех людей мира. Живут же люди противно той вере и заповеди, какая записана во всех учениях и в душах всех людей, от того, что вместо того, чтобы признавать эту одну заповедь и следовать ей одной, люди наравне с ней установили много других вер и заповедей и следуют больше этим другим заповедям, чем единой, всемирной заповеди любви.

III. Мудрец сказал: мое учение просто, и смысл его легко постигнуть. Оно все состоит в том, чтобы любить ближнего, как самого себя. Китайская мудрость. Один из книжников, слыша их прения и видя, что Иисус хорошо им отвечал, подошел и спросил его: какая первая из всех заповедей? Иисус отвечал ему: первая из всех заповедей: слушай, Израиль! Господь Бог наш есть Господь единый. И возлюбил Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостью твоей: вот первая заповедь. Вторая подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Иной большей сих заповеди нет. Мрк. XII, 28—31. «Но если и согласиться с тем, что есть только одна истинная вера, вера в любовь, и только одна нужная заповедь, заповедь любви, то в чем же будет состоять вера и какое же будет богослужение, какие молитвы, как общаться с Богом?» — спросят люди. «Когда веришь в обыкновенную установленную веру, то знаешь, кто твой Бог и от кого все сотворилось и кому молиться и от кого ожидать милости. А если верить только в любовь, то нет настоящего Бога и нет никакого богопочитания. А без понятного Бога и богопочитания никогда не жили, да и нельзя жить людям». Так скажут люди, когда им вместо понятного Бога, которому можно молиться и служить, дадут только какую-то непонятную веру в любовь. Так и скажут, да и говорят люди. И в том, что люди никогда не жили и не могут жить без ясного, понятного большинству предмета веры и без вытекающего из веры ясного и доступного большинству богопочитания, они совершенно правы. Не правы они только в том, что любовь представляется им недостаточно ясным и понятным большинству предметом веры, и деятельность, вытекающая из этой веры, недостаточно ясным и доступным большинству богопочитанием. Думают они так потому только, что так привыкли представлять себе главным предметом веры воображаемое человекообразное, вечное, всемогущее существо, Творца промыслителя, различными сверхъестественными способами открывавшего свою волю людям, и так привыкли к точно определенному по форме, времени и месту богопочитанию, требующему в известное время определенных внешних поступков, что единая вера в не имеющую никакого внешнего образа любовь и вытекающее из этой веры богопочитание, тоже не определенное ни формой, ни временем, ни местом, кажется им Чем-то неясным, недоступным большинству и даже сомнительным. А между тем единая вера в любовь и вытекающая из нее деятельность богопочитания не только не менее определенны, ясны и доступны для большинства простых людей, чем установленные людьми веры с многими предметами веры и заповедями, но имеют еще и то великое преимущество перед другими верами, что тогда как все разные противные друг другу и осуждающие друг друга веры и богопочитания, доводящие людей до ненависти, убийств, войн, разделяют людей, только одна вера в любовь и вытекающее из нее богопочитание делают то самое, что обещают: соединяют всех людей в одной вере и одном богопочитании.

IV. Пока человек живет, он верит. Чем ближе его вера к истине тем счастливее его жизнь; чем дальше от истины, тем человек несчастнее. Верить можно только в то, что несомненно есть, но чего мы не можем обнять разумом. Лучшее богопочитание — то, которое делается без надежды на достижение какой-либо цели; худшее— такое, которое имеет в виду определенную цель. Тот, кто обожает высшее существо, должен созерцать его во всяком творении и всякую тварь в нем. Агни Пурана. Самое губительное неверие не в том, что человек не верит, а в том, что человек исповедует то, во что он не верит. Мартино. Но мало того, что вера в любовь яснее, определеннее, понятнее всех других установленных людьми вер, мало того, что только одна эта вера соединяет людей, тогда как все другие разъединяют их, вера эта имеет перед всеми другими верами еще и то преимущество, что она вместе с тем и самая несомненная. Как бы ни был убежден человек в истинности своей веры, трудно ему не усумниться в ней, когда он узнает про то, как другие люди точно так же уверены в истинности своих вер и признают его веру ложною. Только для человека, признающего один общий всем людям предмет веры любовь, не может быть никакого сомнения в истинности своей веры. Всякая религиозная вера ведь есть всегда только признание существования такого начала, которого человек не может понять умом, но без которого человек не может понимать ни своей жизни, ни жизни мира и в существование которого он поэтому должен верить. Существование такого начала признается всеми верами. Это Брама, это Иегова, это Троица, это Аллах, это Тао Даосистов, это Танга буддистов, это вещество матерьялистов. Такое начало жизни признается и верой в единую заповедь любви, но с тою только разницею, что тогда как во всех верах, еврейской, браминской, церковно-христианской, магометанской и других начало это называется Богом, более или менее определяется и представляется существом личным, всемогущим, вечным, воля и поступки которого известны людям по чудесным деланным самим этим существом о себе откровениям, при вере в любовь начало это, также называемое Богом, Богом любовью («Бог есть любовь»), признается доступным всем людям не по человеческим преданиям, а по одинаковому для всех людей непосредственному, непрестанному откровению Его любовью и душе каждого человека. Поэтому-то и вера эта не может не быть не только яснее и определеннее всякой, какой бы то ни было другой веры и другого богопочитания, основанных на человеческом, различном по разным народам предании, не может не быть и благодетельнее для человечества, соединяя людей вместо того разъединения, которое производят другие веры, не может и не представляться наиболее несомненной, так как утверждается не на человеческих преданиях, а на непосредственном всегдашнем одинаковом для всех людей сознании Бога.

V. Бог непостижим для человеческого ума. Мы знаем только то, что Он есть. Верь в Бога, служи Ему, но не старайся узнать Его; ты ничего не получишь за свои труды, кроме путанницы в мыслях. Не заботься даже о том, чтобы узнать, есть Он или нет Его; служи Ему, как будто Он есть всегда и во всем. Филимон. Мы познаем существование Бога не столько разумом, сколько сознанием той полной зависимости от Него, в которой мы себя чувствуем, в роде того чувства, которое испытывает грудной ребенок на руках матери. Ребенок не знает, кто держит, кто греет, кто кормит его, но знает, что есть этот кто-то, и мало того, что знает, любит того, во власти кого он находится. То же и с человеком. Не смущайся тем, что понятие Бога неясно тебе. Чем проще и яснее оно, тем оно дальше от истины и тем ненадежнее, как опора. Когда я говорю тебе о Боге, то ты не думай, что я говорю тебе о каком-нибудь предмете, сделанном из золота или серебра. Тот Бог, о котором я тебе говорю, ты Его чувствуешь в своей душе, ты носишь Его в самом себе и своими нечистыми помыслами и отвратительными поступками оскверняешь Его образ в своей душе. Перед идолом золотым, которого ты почитаешь за Бога, ты остерегаешься делать что либо непристойное, а перед лицом Того Бога, который в тебе самом и который вое видит и слышит, ты даже не краснеешь, когда предаешься своим гнусным мыслям и поступкам. Если б мы только постоянно помнили, что Бог в нас — свидетель всего того, что мы делаем и думаем, то мы перестали бы грешить, и Бог неотлучно пребывал бы в нас. Давайте же вспоминать Бога, думать и беседовать о Нем как можно чаще. Эпиктет. Вера в заповедь любви и вытекающее из нее богопочитание и яснее, и определеннее, и благодетельнее, и несомненнее всяких других вер, только надо ясно понимать в чем вера и в чем богопочитание. Вера в заповедь любви в том, что Бога мы можем познавать только в себе. И познаем мы Его только той стороной, которой Он открывается нам. Открывается же Он нам любовью. Так что хотя и знаем мы Его далеко неполно, только одной стороной Его, той, которой Он открывается нам, мы несомненно знаем об Его существовании, и о том свойстве Его, которое мы сознаем в себе, и о том, чего Он хочет от нас. Вера эта много раз была выражаема во всех религиозных учениях мира, начиная с самых древних египетских, индусских, так называемых языческих даже, и в особенности с особенной определенностью выражена в учении Христа. Так выражена она в Евангелии Марка XII, 28 — 31 и с особенной ясностью в Евангелии и Посланиях Иоанна. «Как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну да иметь жизнь в Самом Себе» (Еванг. Ионнна, V, 26). «Иисус отвечал им: не написано ли в законе вашем: «Я сказал: вы боги» (Псал. 81, 6)? Если Он назвал богами тех, к которым было слово Божие, и не может нарушиться Писание, — Тому ли, Которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите: «богохульствуешь», потому что Я сказал: «Я Сын Божiй?» Если Я не творю дел Отца Моего, не верьте Мне, а если творю, то, когда не верите Мне, верьте делам Моим, чтобы узнать и поверить, что Отец во Мне и Я в Нем». <Х, 34 — 38.) «Разве ты не веришь, что Я в Отце и Отец во Мне? Слова, которые говорю Я вам, говорю не от Себя. Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела. Верьте Мне, что Я в Отце и Отец во Мне; а если не так, то верьте Мне по самым делам». (IV, 10—11.) «Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, — да уверует мир, что Ты послал Меня». (XVII, 21.) «Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас. Что мы пребываем в Нем и Он в нас, узнаем из того, что Он дал нам от Духа Своего. И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем». (I Посл. Ионна, IV, 12,13,16.) Вера в любовь — это признание того, что основное начало жизни нашей есть непостижимое для нас существо, проявляющееся в нас любовью.

VI Дурно то, что люди не знают Бога, но хуже всего то, что люди признают Богом то, что не есть Бог. Лактанций. Есть две веры: вера доверия к тому, что говорят люди, — это вера в человека или в людей, и таких вер много различных, — и вера в свою зависимость от Того, Кто послал меня в мир. Это вера в Бога, и такая вера одна для всех людей. Религия человека состоит не из тех многих вещей, в которых он сомневается и которым старается верить, но из тех малых, в которых он уверен и вера в которые не требует от него никакого труда. Карлейль. Вера в единую заповедь в том, что Бог живет в нас и проявляется в нас любовью. Богопочитание же веры в единую заповедь, как и во всех верах, в том, чтобы делать то, что велит вера, и не делать того, что она запрещает. Но разница в том, что тогда как богопочитания всех вер, а также и церковной, требуют для угождения Богу исполнения очень многих дел и воздержания от еще больших, богопочитание единой веры требует исполнения только одного дела, а также и воздержания только от одного дела. Церковная вера для угождения Богу требует совершения таинств: крещения, миропомазания, исповеди, причастия, брака, требует признания непогрешимости известных писаний и лиц, требует посещения храмов, произнесения известных молитв в известное время и исполнения еще многих других положительных заповедей. Отрицательных же церковных заповедей еще гораздо больше. Наравне с требованиями воздержания от убийств, воровства, блуда, требуется воздержание от поклонения другим богам, от употребления запрещенной пищи в известное время, требуется же более всего воздержание от оскорбления предметов, почитаемых священными. Предметов же таких огромное количество. Богопочитание же единой заповеди требует от каждого человека только одного, любви: любви к Богу в себе и к тому, который живет во всех других людях. Любить Бога в себе значит стремиться к высшему совершенству любви, и любить Бога в других людях значит признавать в каждом человеке того же Бога, который живет во мне, и потому делать каждому человеку не то, чего сам хочешь, а чего хочет Бог, живущий во всех людях. В этом вся заповедь того, что должен делать человек по вере в единую заповедь. Также только в одном запрещении того, чего не должен делать человек по этой вере. Запрещение все в одном: в том, чтобы не нарушать благоговения в Богу, живущему во мне и в каждом человеке. Не нарушать благоговения к Богу в себе значит то, чтобы помнить о присутствии в себе Бога, исправлять, уничтожать в себе все то, что несовместимо с Его присутствием в душе человека; не нарушать же благоговения к Богу, живущему в других людях, значит то, чтобы не только не вредить ближнему, не оскорблять, не унижать никакого человека, какой бы он ни был, уважать, почитать его, как самый священный предмет, который только есть на свете. В сущности же, как положительные, так и отрицательные заповеди веры в любовь сходятся в одном: в признании того, что Бог живет в человеке, и что поэтому нужно почитать и не оскорблять Его ни в себе, ни в каком бы то ни было человеке. Богопочитание это много раз было выражаемо во всех религиозно-нравственных учениях человечества в положительном смысле в том, чтобы любить Бога в себе и в людях, и в отрицательном в том, чтобы не оскорблять Его в себе и в людях.

VII. Основа всякой государственной религии есть насилие, основа христианства — любовь. Государство — это принуждение, христианство — убеждение. Меч и посох пастуха противоположны и не могут быть союзниками. Кунингам Гейкей. Нельзя ни взвесить, ни измерить того вреда, который производила и производит ложная вера. Вера есть установление отношения человека к Богу и миру и вытекающее из этого отношения определение своего назначения. Какова же должна быть жизнь человека, если это отношение и вытекающее из него определение назначения ложны. Недостаточно откинуть ложную веру, т. е. ложное отношение к миру. Нужно еще установить истинное. Несчастье и зло людей происходят не столько оттого, что люди не знают своих обязанностей, сколько оттого, что они признают своими обязанностями не то, что есть их обязанность. Любовь к людям дает истинное внутреннее неотъемлемое благо, потому что любовь соединяет человека с другим и с Богом. Несмышленному мальчику натолковали, что он не сын своей честной, доброй, любящей, выкормившей его и теперь кормящей и одевающей его матери, а сын какой-то удивительно прекрасной, могущественной, совершающей всякого рода чудеса волшебницы, могущей дать ему всякие великие блага, если он будет почитать и преклоняться перед ней. И мальчик поверил и отшатнулся от матери, не слушается ее, не пользуется тем добром, которое она дает ему, а ждет великих необыкновенных благ от воображаемой волшебницы. Он не только верит рассказам про все те необыкновенные чудеса, которые будто бы делает волшебница, но даже сам выдумывает такие чудеса и верит в них, хотя никогда не видал никаких чудес. И что дальше, то все больше и больше он верит в волшебницу, потому что раз уж он отшатнулся от матери, вся надежда его на волшебницу. И он все молится и просит о чудесах, хотя никогда не видал их. Но проходит время, чудес нет, и он начинает сомневаться в волшебнице. Но раз уж он отшатнулся от своей матери, забыл ее, он все-таки не возвращается к любви ее, а напротив, вместо того, чтобы угождать своей матери, делает ей противное. То же самое с огромным большинством людей, с людьми, верующими в чудеса какого-то личного Бога Творца, которого никто никогда не видал («Бога не видал никто никогда». Евангелие Иоанна I. 18). Так же и эти люди ждут от этого воображаемого Бога великих, богатых милостей, молятся Ему, придумывают за Него речи, приказания и, главное, чудеса самые странные, удивительные и ни на что не нужные. И так же, как тот несмышленый мальчик, люди эти не знают, не хотят знать свою простую, доступную им, всегда живущую с ними мать, не переставая любящую их и могущую дать им не воображаемое, но истинное благо, только бы они признали ее. Мать эта тот Бог любовь, который дал и дает нам жизнь и один может дать нам благо, истинное, ничем ненарушимое благо. И для того, чтобы верить в эту мать, — в этого единственно-доступного человеку Бога-любовь, не нужно никаких чудес, и для того, чтобы получить от Него благо, не нужно никаких прошений и молитв, нужно только одно: как тому мальчику не верить в пустяки, в обманы, а верить в свою мать, так и людям нужно только верить в то, что действительно есть и что одно может дать нам благо, в то, что нельзя не верить, в Бога-любовь, живущего в душе каждого человека. А верь человек в этого Бога-любовь, и то благо, к которому свойственно стремиться всякому человеку, откроется ему и никакими средствами не может быть отнято от него. Не может быть отнято от него потому, что и получается-то это благо никак не через чью-то внешнюю силу, а только через свою собственную деятельность. Только отдайся человек Богу-любви, и он наверно получит то благо, которое свойственно душе его.

VIII Ничто не препятствует так сильно распространению истины, как упорство в удержании древнего, освященного временем предания. Неуважение к преданию не сделало 1/1000 того зла, которое производит это уважение к обычаям, законам, учреждениям, не имеющим в наше время никакого разумного оправдания. Нет ничего более недостойного разумного существа, как то, чтобы плакаться на то, что то, что наши отцы считали истиной, оказалось ложью. Не лучше ли искать новых основ единения, которые заменят прежние. Мартино Есть люди, которые берут на себя право решать за других их отношение к Богу и к миру, и есть люди, огромное большинство людей, которые отдают это право другим и слепо верят тому, что говорят им. Часто удивляешься на то, как это люди верят в такие странные, глупые, нелепые предания Адама, Эвы, Каина, Авеля и еще более глупые и не нужные чудеса: насыщение хлебами, вознесение, воскресение, исцеления, совершаемые иконами, искупление грехов, верою в таинства и такие же нелепые предания Индусские, Буддийские и др. Удивительнее всего то, что верят во все это часто люди вполне разумные, делают величайшие усилия ума для того, чтобы оправдать, объяснить все эти явно ненужные и невозможные предположения. Отчего это? А от того, что люди потеряли веру — (потеряли потому, что им были внушены ложные веры) — естественную, понятную, необходимую, даже не веру, а сознание своей духовной связи с Богом любви. А потеряв это сознание, им нужно было то, что могло бы заменить его. И вот для того, чтобы заменить это утерянное сознание связи с бесконечным, они были неизбежно приведены к выдумыванию Бога такого, существованием которого они могли бы объяснить свою связь с миром. Для того же, чтобы заставить себя и людей верить такому странному Богу, несогласному с главным понятием о Боге, как о чем-то внепространственном, вневременном, неопределимом умом и словом, для того, чтобы верить в такого личного Бога, надо было представлять Его особенным, превыше всех людей, делающим дела, недоступные людям — чудеса. И чем больше было чудес, тем, казалось, крепче должна была быть вера. И мало того, что при отсутствии того несомненного сознания связи с началом всего, которое дает вера в любовь, нужны были чудеса, творимые этим Богом; для укрепления веры в этого Бога, творящего чудеса, нужны были угрозы, наказания от Бога за неверие в чудеса. Для того чтобы верить в такого Бога, нужно было верить в творимые Им чудеса; для того чтобы верить в творимые Им чудеса, надо было верить в Бога, повелевающего верить в чудеса. Ложный круг этот не мог долго держаться. Все больше и больше разрушалась вера и в личного Бога ив чудеса, творимые Им. А по мере разрушения веры в личного Бога и в чудеса Его, все больше и больше выяснялся тот единственный свойственный людям предмет веры: любовь, которая звала и зовет к себе людей так же, как любящая мать не переставая призывает к себе отшатнувшегося от нее ребенка.

IX. Различие религий — какое странное выражение! Конечно, могут быть различные веры в исторические события, употреблявшиеся не в религии, а в истории, для укрепления религии, и относящиеся к области учености средства и точно так же могут быть различные религиозные книги (Зендавеста, Веды, Коран и т.д.). Но может быть только одна действительная для всех времен религия. Все же различные веры не могут содержать в себе ничего иного, как только вспомогательное средство для религии, которое является случайно и может быть различным, смотря по различию времени и места. Кант. Религия не потому истинна, что ее проповедыва-ли апостолы, а апостолы проповедывали ее потому, что она — истина. Лессинг Нельзя не верить такому духовному учению, приложение которого осуществляет самое простое практическое благо всех. Нет большей поверки истинности учения. И таково христианское учение. И стоит только человеку, познавшему заповедь любви, отрешиться хоть на время от той с детства воспитанной слепой веры в личного Бога Творца мира, мздовоздаятеля и установителя различных по месту и времени заповедей, для того чтобы вера в единого для всего мира Бога любви и единую не данную, а непрестанно даваемую Им одну и ту же всем людям заповедь любви представилась бы одной возможной, естественной, необходимой и несомненной. Только ясно пойми человек, кто он такой, пойми ясно, что ему искать Бога и Его закон можно и должно только в себе, и с каким недоумением и удивлением будет вспоминать такой человек о всех тех странных предметах и сказаниях, в которые он говорил, что верил, и, как ему казалось, как будто бы и в самом деле верил. Такой человек кроме удивления тому, что он мог верить таким странным, противным требованиям разума и чувства предметам веры, испытает еще особенно радостное чувство успокоения и твердости, в роде того, которое испытывает человек, с трудом и напряжением ходивший на нетвердых, выскальзывающих из-под ног и из рук ходулях, когда он сойдет с них и станет на твердую землю и пойдет по ней своими ногами. В сущности, оно и не может быть иначе. В Бога Творца, карателя, наградителя и установителя многих разнообразных и различных по исповеданиям заповедей, совершающего в разных местах разнообразные и удивительные чудеса, верят люди, несмотря на явные возражения разума, на еще более сильные возражения чувства, не могущего примириться с понятием Бога, делающего дела, противные любви только потому, что верят освещенному древностью преданию, верят только людям, а не Богу, и потому не знают Его. В Бога же не Творца, не карателя, а всегда благотворящего людям, не учредителя многих, различных по народам заповедей, а установившего не на словах, а на деле единую для всех времен и народов заповедь любви и не совершающего для убеждения людей в своем существовании разные странные чудеса, а непрестанно совершающего одно только удивительнейшее и благодетельнейшее чудо проявления Себя в душе каждого человека, в такого Бога нельзя не верить.

X. Истинное благо всегда в наших руках. Оно как тень следует за доброй жизнью. Настоящих благ немного. То только истинное благо и добро, что благо и добро для всех. Поэтому, чтобы не уклоняться от избранной цели, надо, чтобы эта цель была добро, согласное с общим благом. Кто направит свою деятельность на такую цель, приобретет себе благо. Марк Аврелий. Сын Кеза из Таломо пришел к Будде и стал жаловаться. —Учитель, сказал он, всякий священник и монах хвалит свою веру, говорит, что она одна истинная и проклинает чужую веру, называет ее ложною. Сомнения мучают меня, и я не знаю, чьих слов надо слушаться. Будда отвечал: — Твои сомнения основательны, сын Кеза. Выслушай мое наставление. Ничему не верь по слухам, не верь преданиям, потому что они прошли через много поколений, прежде чем дошли до нас. Ничему не верь на основании слухов или потому, что люди много говорят об этом. Не верь только потому, что тебе покажут свидетельства какого-нибудь древнего мудреца. Не верь ничему потому, что тебе выгодно, или потому, что давнишняя привычка вовлекает тебя в признание этого правдой. Не верь ничему на основании только авторитета твоих учителей или духовенства. — Только то, что сходится с твоим опытом и по твоему собственному исследованию согласно с разумом и ведет к благу и счастью твоему и всех живых существ, только это принимай за правду и живи в нем. Anguttara Nikayo. Да, только верь люди так же, как они верят теперь в многие считающиеся божескими заповеди: в Троицу, Христа Бога искупителя, Богородицу, в Кришну, Моисея, Будду, в книги, считающиеся священными и потому содержащие будто бы непререкаемые истины, в чудеса, которых никто не видал, и в таинства и молитвы, действия которых никто не знает и не может знать, только верь люди хоть приблизительно так же в ту одну заповедь, которая дана Богом всем людям и записана в сердце каждого человека, и в то одно всегдашнее, неперестающее чудо присутствия Бога в душе человека и исполняй только люди богопочитание, вытекающее из этой веры, исполняй хоть приблизительно так же, как они исполняют теперь богопочитание церковное — таинств, обрядов, молитв, отдельных и общественных, и как скоро забыли бы люди про все те ужасы, которые они совершают теперь друг над другом, и как сама собой, без внешних потрясений, сложилась бы для людей и в особенности людей христианского мира та свойственная людям нашего времени и справедливая жизнь, которой хотят теперь достигнуть люди своими самыми противными любви делами насилия и жестокости. — Но разве это возможно? Спросите лучше: возможно ли, чтобы этого не было? Возможно ли, чтобы было то, что теперь? Возможно ли, чтобы люди, большинство людей, признавая высшим божеским законом веру в Бога любви, сознавая в своем сердце неперестающее проявление этого Бога, продолжали бы исповедывать самое странное собрание ни на что ненужных мнимых откровений Бога и вместо единственного, вытекающего из веры в Бога любви богопочитания, состоящего в деятельной любви к Богу и ближнему, продолжали бы очевидно тщетные попытки улучшить свое положение тем самым, что одно сделало его таким, каким оно есть? И как мало нужно для того, чтобы совершилось все то, от отсутствия чего так мучительно страдают люди. Нужно только одно: вера, но настоящая вера, не в людей, а в Бога. Нужно только перестать верить людям, а верить Богу, не откровениям Бога, написанным в книгах, а тому Богу, который живет в нашей душе и не переставая говорит нам о том, кто Он, кто мы и как нам надо жить по Его воле. Только верь люди в необходимость исполнения единой заповеди любви так же, как они верят теперь в необходимость исполнения таких или иных таинств и молитв, только верь они так же, как верят теперь в святость своих писаний, храмов, изображений чаш, в то, что есть в мире только одна несомненная святыня — человек, и что единственный предмет, который не может и не должен быть осквернен и оскорбляем человеком — это человек, носитель божеского начала, и невозможны бы были не только казни и войны, но и какие бы то ни было насилия человека над человеком. Будь только воспитаны люди с детства в признании единственной святыней Бога в человеке и единственным богопочитанием любви и уважения к Нему, ни один человек не решился бы осквернить Бога в себе и в брате, разделяясь с ним враждой и совершая над ним насилия. Скажите буддисту, магометанину, церковному христианину, чтоб он осквернил те безжизненные предметы богопочитания, которые он считает священными, и он охотнее перенесет всякие лишения, скорее даст убить себя, чем решится осквернить то, что считает святыней. То же было бы для христианина, воспитанного по-христиански и по отношению его ко всякому человеку. Такой человек ни ради каких бы то ни было выгод, ни вследствие каких бы то ни было угроз наказаний, даже смерти, не совершит дела, противные единой заповеди любви: не осквернит, не оскорбит Бога в самом себе и в ближнем, а тем более не посягнет на то, что считается людьми, верующими в заповедь любви, высшей и единственной святыней — на жизнь другого человека. И потому не мог бы быть ни одни человек, верующий в единую заповедь, ни палачом, ни царем, ни солдатом, ни судьей, ни тюремщиком, ни землевладельцем, ни сборщиком податей, ни капиталистом, ни каким бы то ни было прямым или даже косвенным участником в делах, противных любви, оскверняющих, оскорбляющих, разрушающих, уничтожающих жизнь людей. А не соглашались бы люди, все большее и большее количество людей, совершать такие дела и участвовать в них, и само собой установилось бы не скажу царство Божие (царство Божие, полное исполнение того, к чему не могут не стремиться люди, никогда не установиться, пока будет жизнь в людях), но несомненно установилась бы такая жизнь, при которой стыдно бы было как властвовать, так и добровольно подчиняться власти человека над человеком. Стыдно бы было быть богатым, стыдно бы было владеть земельной собственностью, стыдно бы было не говорю уже воевать, но считать врагами людей других народов. А было бы среди людей ясное сознание того, чего они не должны делать, и не могла бы уже продолжаться та зверская, противная и разуму и чувству жизнь, которой мы живем теперь, и неизбежно и непрестанно приближались бы мы к той одной разумной и благой жизни, которая одна свойственна людям нашего времени.

Прибавление. Идеал — это путеводная звезда. Без него нет твердого направления, а нет направления — нет движения, нет жизни. Идеал только тогда идеал, когда осуществление его возможно только в идее, в мысли, когда он представляется достижимым только в бесконечности и когда поэтому возможность приближения к нему бесконечна. «Но если и допустить, что заповедь любви есть единая заповедь Бога, то исполнение этой заповеди такое, какого требует евангельское учение, невозможно для человека», говорят люди, исповедующие многие установленные церковью веры и заповеди. «Для полного исполнения заповеди любви по требованию евангельского учения надо возненавидеть семейных, бросить их, надо не противиться злу насилием, сделаться нищим, отречься от себя и своей жизни, а этого не может сделать ни один человек. И потому мы, не отри- пая заповедь любви и необходимость исполнения ее в известных пределах, стараемся угодить Богу исполнением и других Его заповедей, тем самым облегчая себе возможность исполнения заповеди любви и вместе с тем получая надежду своего прощения за неполное исполнение закона Бога в этой жизни». Так говорят люди, исповедующие церковные веры. Но рассуждение это, основанное на утверждении того, что полное исполнение заповеди любви невозможно, так как требует отречения от своей жизни, и что поэтому необходимо признание других, исполнимых для угождения Богу заповедей, рассуждение это не только совершенно неправильно, но и умышленно обманчиво. Христианское учение не требует и не может требовать от человека невозможного полного отречения от своей телесной жизни; оно только показывает людям тот высший идеал, к которому им свойственно стремиться, исполнение же заповеди полагает не в невозможном для человека в этой жизни полном исполнении всех требований любви, а во все большем и большем приближении к этому идеалу, посредством все большего и большего увеличения в себе любви и все большего и большего самоотречения. Так что признание недостижимого идеала заповедью есть только уловка, имеющая целью показать то, что так как исполнение заповеди любви в ее полном совершенстве недоступно человеку в этой жизни, то заповедь любви и не может быть единой заповедью, а должны быть другие заповеди, исполнением которых человек может угодить Богу. Признание невозможности исполнения заповеди любви, потому что она указывает на недостижимый идеал, и вследствие этого допущение возможности отступлений от требований любви и замещение исполнения заповеди любви другими заповедями, подобно тому, что сделал бы путешественник, вооруженный компасом, если бы он, решив, что движение его по прямому направлению, указываемому компасом, невозможно вследствие гор и рек, находящихся на пути, перестал бы держаться указываемого ему компасом прямого кратчайшего направления, а стал бы руководствоваться в своем путешествии другими, независимыми от указаний компаса соображениями. Таково же и рассуждение о том, что так как человек не может достигнуть полного исполнения заповеди любви, включающего в себе полное самоотречение, то ему нужно признавать другие божеские заповеди, исполнение которых отчасти замещает исполнение заповеди любви. Неправда это. Обман это, обман, губящий жизнь людей тем, что отводит их от истинной жизни. Исполнение заповеди любви, заключающееся во все большем и большем приучении себя к жизни любовной в делах, словах, мыслях, не только возможно, но только одна такая жизнь дает человеку всегда полную свободу и неперестающее благо.

15 июля 1909 г. Ясная Поляна.